Зерна от плевел

Настоящим откровением для американцев стала Украина, вернее Украинская Советская Социалистическая Республика (УССР).

Киев еще не избавился от следов войны — некоторые улицы лежали в руинах. Но приняли здесь гостей из Америки шикарно — поселили в отеле Интурист. И сразу же пригласили отобедать домой к главной писательской чете республики — Александру Корнейчуку и Ванде Василевской.

“[Обед] был вкусный и очень обильный,— писал Стейнбек.— Еда состояла из баклажанной икры, днепровской рыбы, приготовленной в томатном соусе, странных на вкус фаршированных яиц и старки — желтоватой водки с тонким вкусом. Потом подали крепкий бульон, жареных цыплят. Затем был пирог, кофе, ликер, и, наконец, Корнейчук выложил упмановские [дорогие кубинские] сигары в алюминиевых футлярах”.

Переводчица, сопровождавшая американцев на том приеме, позже вспоминала, как Корнейчук рассказывал гостю о превосходстве СССР над капиталистическим миром: “Начинал он все свои фразы приблизительно так: “Это я вам говорю со всей ответственностью, как вице-президент Всемирного совета мира…” или “Как секретарь Союза писателей, могу вам сказать…”, “Будучи председателем Верховного совета Украины, не могу скрыть от вас…”, “У нас в Академии наук, а я член обеих академий — и украинской, и всесоюзной,— был такой случай…”, “Как члену комитета по Сталинским премиям, мне товарищ Сталин как‑то сказал…”.

Стейнбек слушал-слушал, а потом обратился к переводчице: “Спросите, пожалуйста, у мистера Корнейчука, как вице-президента Всемирного совета мира [и далее перечислил все услышанные им титулы хозяина дома]: как мне пройти в уборную?”


НАЦИОНАЛЬНОЕ ДОСТОЯНИЕ: Венгерская почтовая марка со снимком
американца Роберта Капы, родившегося в Будапеште. Фото снято в 1947-м
в украинском колхозе и считается классикой документальной журналистики

Каждый киевский вечер американцы заканчивали в ресторане с украинскими соратниками по перу. Все застольные беседы подробно описаны в отчетах Хмарского и Алексея Полторацкого, главы местного отделения ВОКСа и секретного сотрудника МГБ.

Однажды советские коллеги вывели из себя подвыпившего Стейнбека, попытавшись убедить писателя, что лучше его знают положение угнетенных классов в США. “В противовес своей обычной сдержанности [Стейнбек] разгорячился и начал доказывать, что в Америке классов не существует. Тов. Полторацкий ответил ему на это, что он судит об Америке по лучшим книгам самих американцев, в частности по книге Гроздья гнева. Стейнбека этот довод застал врасплох. Он невнятно объяснил, что там показана часть Америки, которая в действительности гораздо больше и сложнее”,— писал в отчете Хмарский.

Дальше он же докладывал, как писатель Натан Рыбак рассказывал о своих беседах с американскими летчиками в Полтаве в 1944 году и как он был удивлен, что никто не читал Гроздья гнева. Тут в разговор вступила Василевская. Мол, в землянках солдат под Воронежем она видела книжную полку, на которой среди других книг находился том Спинозы (философа XVIII века). Василевская спросила: кто прочитал этот том? Ей якобы ответили, что прочитали все.

“Стейнбек и Капа ничего не сказали по поводу этих примеров, но восприняли их как “наивную пропаганду” советских писателей, так как вечером этого же дня Капа поднял бокал и, подмигнув Стейнбеку, сказал: “За Спинозу!” — отчитывался Хмарский.

Во время одной из таких встреч речь зашла о президенте Гарри Трумэне. Гости объяснили, что его популярность падает, и сейчас американские газеты выступают против его доктрины, так как пресса выражает мнение народа. “Если Трумэн будет переизбран на второй срок, то он уже не будет Трумэном в одиозном смысле, так как народ заставит его выполнить свою волю,— пересказывал Стейнбека Хмарский.— Я спросил, почему американский народ не заставит его выполнять свою волю сейчас. Стейнбек ответил: “Потому что он не выбирал Трумэна в президенты”.

Действительно, Трумэн, будучи вице-президентом, занял пост главы государства после неожиданной смерти Франклина Рузвельта.


ВХОЛОСТУЮ: Джон Стейнбек во время третьего визита в СССР, 1963 год. Его Русский дневник должен был
стать мостом взаимопонимания между странами, но в Союзе он был запрещен. На родине книгу тоже заметили слабо

Шампанское в колхозе

Американцев также повезли ознакомиться с колхозной жизнью.

Стейнбек серьезно насторожил принимающую сторону во время посещения села Лютеж под Киевом. Там его встретил председатель колхоза Скотаренко, но гость лишь спросил у него, чье имя носит хозяйство. Поэта Шевченко — был ответ.

Больше писателя ничего не интересовало, и он попросил провести его в поле, где работали колхозники.

“Мне непонятно, о чем же он будет писать, если он имеет только зрительные впечатления и ни одной цифры, ни одного факта?” — писал в отчете Полторацкий.

Но гостей не интересовали урожаи и надои. Они пытались уловить все детали реального быта и настроений крестьян.

Стояло лето, и лютежане ходили босыми везде, даже в местном клубе. Там вечером под незатейливую музыку танцевали парами исключительно женщины. Писатель хотел было спросить, почему, но тут же понял: мужчины не вернулись с войны.

Поселили Стейнбека и Капу в новеньком доме. Его хозяин подчеркнул — хату недавно построили за счет колхоза.

Женщины стали готовить на кухне обед, постоянно хохоча. Из соседних домов потянулись гости — несли продукты. А один мужчина, к удивлению американцев, появился с бутылкой шампанского.

“Наконец нас пригласили к столу. Украинский борщ, до того сытный, что им одним можно было наесться,— писал Стейнбек.— Яичница с ветчиной, свежие помидоры и огурцы, нарезанный лук и горячие плоские ржаные лепешки с медом, фрукты, колбасы — все это поставили на стол сразу. Хозяин налил в стаканы водку с перцем. Потом он позвал к столу жену и двух невесток, вдов его погибших сыновей. Каждой он протянул стакан водки”.

Стейнбек предложил выпить за здоровье семьи и процветание колхоза. “А крупный мужчина в конце стола встал и выпил за память Франклина Делано Рузвельта”,— заметил писатель.

Все эти наблюдения вошли в книгу Стейнбека Русский дневник, которая получилась доброй и трогательной. В США ее издали в 1948 году. А вот в СССР цензура сразу же поставила на ней так называемый шестигранник — печатный знак о запрете публикации в стране. Только в 1990 году этот запрет в Союзе сняли.