Под Лугой стоит мемориал «Партизанская слава». Но не видела, чтобы местные жители массово его почитали даже и в День Победы. Партизан здесь вспоминают недобрым словом. Потому что нашу деревню второй раз сожгли за партизан. А многие деревни в округе партизаны жгли сами.

Местные жители рассказывали, что находились будто между жерновами: с одной стороны их погоняли немцы, с другой — партизаны. Если партизанам помогали, немцы за помощь расстреливали. Если помогали очень хорошо, жгли целыми деревнями. Если партизанам помогали мало, партизаны ночью приходили и сами отбирали хлеб, молоко, яйца. Утром голодные, оставшиеся без запасов жители несли ответ перед немцами. Если оккупанты вдруг решали, что продукты были отданы добровольно, снова расстреливали. Если партизанам совсем не помогали, они тоже жгли деревни и казнили.

В партизанах было мало местных. Некоторые отряды состояли из сотрудников НКВД и парторгов, которых присылали порой из других регионов. Они вели подрывную деятельность в тылу и мало заботились о местных жителях.

Вернее, очень часто им было плевать, как и на что живут оставшиеся в деревнях люди, но партизаны пристально следили за моральным обликом гражданских лиц. Если кого-то подозревали в сотрудничестве с немцами или в симпатии к ним, ночью могли показательно убить.

Рассказывают, как в деревне Пристань, где до войны раскулачили всех более или менее крепких крестьян, во время оккупации жила дочь раскулаченного крестьянина. Молодая женщина с маленьким ребенком вырвалась из блокадного Ленинграда и вернулась на родину. Когда пришла весна, она поняла, что если не начать посевную, осенью деревню ждет голод. А где взять лошадей, плуг, трактор? Все у немцев, немцы захватили инвентарь. Пришлось идти в трудовой штаб к немцам и объяснять. Немцы быстро поняли, в чем дело. И так как кормить ораву ртов на свой кошт они не собирались, то сразу выдали все необходимое для работы. Так вот — до конца оккупации та женщина боялась, что за это обращение к немцам ее в конце концов убьют свои же партизаны.

Так и жили: всех работоспособных немцы угоняли на запад, оставив себе лишь необходимую рабсилу. Людей заставляли работать на немцев: колоть дрова, стирать, чистить сапоги, чинить инструмент и технику. За это партизаны объявляли их коллаборационистами и выборочно казнили по приговору каких-то партизанских отрядов, которых засылали в эти места, например, из Ростова. А если человек отказывался работать на немцев, его либо стреляли, либо угоняли в лагеря.

Когда немцы уходили, старались взять с собой как можно больше людей. Например, подросших ребятишек и женщин, у которых младенцы за годы оккупации успели встать на ноги. Жители той же Пристани рассказывали, как один немецкий офицер, который всегда был деликатным и угощал детей конфетами, тайно предупредил женщин с детьми, чтобы те ушли к утру. И женщины, кто пешком, кто на повозках, кто впрягшись вместо лошади в сани, ушли по сугробам в леса и там пережидали отступление. В одной заметке прочитала, как кто-то из этих женщин рассказывал, будто наткнулись они на партизанский отряд, который отобрал у них почти всю еду: наступление на некоторых участках наши вели силами партизан, и видимо, те сочли, что им продукты нужнее, чем бабам с детьми в лесу.

После войны деревни потихоньку отстраивались. Настоящие коллаборационисты и полицаи из числа местных сюда не вернулись — кто-то остался в Европе, кто-то скрывался в Союзе, кочевал под вымышленными именами.

Местных полицаев находили и судили вплоть до конца 1960-х. Но партизан за расправу над населением не осудили. А в нашей поселковой школе появился мемориал девочкам, погибшим за помощь партизанам. Из числа угнанных в лагеря почти никто не вернулся назад — многие погибли еще по пути на запад, кто-то по возвращению не нашел своего дома и семьи и уехал искать счастья. Но до сих пор живут здесь те, кто застал оккупацию молодым. И даже есть фронтовики. Есть блокадники, поселившиеся здесь уже в новые времена в качестве дачников.

Живут они очень странно. В 1990-е и почти все 2000-е годы ветераны войны и блокадники были здесь едва ли не самым состоятельным населением: они получали большие по меркам деревни и поселка пенсии. А, главное, получали их вовремя. Пенсии тогда приносили на дом. Как и на любом селе, здесь всегда все знали, у кого какая пенсия. И бывали случаи, когда стариков сразу после ее получения грабили. У нас жила когда-то соседка-блокадница, тоже дачница — уже в 2000-х годах ночью к ней ворвались местные же маргиналы, ограбили, саму старушку сильно покалечили. Не помогал и перевод пенсии в банк: когда старики приходили за деньгами, об этом почему-то узнавал сразу весь поселок. И снова бедных грабили, порой не дав дойти с пенсией до дома. Поэтому когда появились услуги начисления пенсий на карту, все ветераны и блокадники, к которым часто приезжают дети и внуки, перевели свои пенсии на банковские счета и стали просить детей снимать деньги в городе — так безопасней. Теперь никто в поселке особенно не знает, у кого из стариков какая пенсия и когда они ее получают. Вообще, введение банковских карт многим местным ветеранам сохранило нервы и здоровье — не надо держать деньги дома, ведь карты у нас сегодня принимают, кажется, во всех поселковых магазинах, даже в райпо.

Так и живут потихоньку. Я даже не знаю, готовят ли в этом году к 9 Мая праздник. Обычно что-то в поселке происходит: были даже акции «Бессмертного полка». В прошлом году какая-то частная организация объявила, что бесплатно напечатает всем желающим портреты ветеранов на плакатах и даже подарит древка — в качестве благотворительности, по собственной инициативе. Но местные жители об этом в основном не узнали. Сейчас в нашей деревне осталась одна блокадница и одна узница нацизма — ее немцы совсем ребенком угнали на работы. Не думаю, что они пойдут на парад, чтобы лишний раз вспомнить о десятках миллионов погибших.

Именно лишний. Потому что после 80-ти каждое такое воспоминание — лишнее. Нам, может, и нужно вспоминать, для сохранения, так сказать, в головах схематичной картины мира. А им не нужно и даже вредно — у них при виде пушек с танками становится плохо с сердцем.