История Украины, СССР и другие архивные факты

[Ozzy]

Рифмы и страсти Донбасса

95 лет назад в донецком регионе вышел первый номер литературного журнала Забой,
который стал ареной борьбы за умы донбасской молодежи между Харьковом и Москвой
Олег Шама

У начинающих [поэтов] Донбасса ложное понимание сути искусства. Оно для них аполитично, а особенно литература,— писал критик Владимир Беляев (Біляїв) в июне 1929-го в харьковском журнале Нова генерація.— Всегда во время разговоров о классовой сути литературы можно слышать такие нотки: “Нельзя всюду с этой политикой возиться, нужно хотя бы в стихах убежать от нее. Можно писать о природе без политики”.

Месяц тому Беляев вернулся из поездки по Донбассу — он посетил регион вместе с группой писателей из столичного тогда Харькова. Организовал тур 36‑летний Михаль Семенко, лидер модного тогда движения футуристов. “На Донбасс! Не за рифмами, за жизнью!” — писал один из участников "десанта" Иван Маловичко. Ему было всего 19, но для харьковских поэтов все горняки-романтики — молодняк, который следует взять в надежные литературные руки. Да так, чтобы писали они о покорении глубоких шахт и гуле металлургических комбинатов.

Но таким Донбасс видели лишь заезжие “учителя”, ведь они со стороны смотрели на этот край, не замечая смертельной опасности его труда.

Такими же были и молодые литераторы из Петрограда — Михаил Слонимский и Евгений Шварц. В мае 1923‑го они отправились в Бахмут — один из промышленных центров Донецкой губернии. Там, на соляном руднике, работал врачом отец Шварца.

Это уже позже Евгений Шварц напишет знаменитые пьесы, по которым Марк Захаров снимет фильмы Обыкновенное чудо и Убить дракона. А тогда на Донбассе двум питерским друзьям случилось реализовывать свои писательские задатки в газете Кочегарка.

Слонимский зашел в ее редакцию, чтобы познакомиться с местными авторами. Но там, узнав о гостях из Петрограда, тут же предложили им возглавить литературное приложение, которое никак не могли запустить.

В тот же день Кочегарка подписала с питерцами договоры, а к сентябрю вышел первый номер приложения — Забой.

Запустив журнал, Слонимский и Шварц вернулись в Питер, а в Забой подтянулись местные авторы. После того как в 1929‑м его возглавили Григорий Баглюк родом из-под Луганска и Василий Гайворонский из Константиновки, журнал выходил уже 34‑тысячным тиражом, и на него подписывались во всем Союзе, хотя к тому времени Забой уже полностью выходил на украинском.

Против русотяпства

И сам писательский тур группы Семенко весной 1929‑го, и наставления его участников звучали в унисон с недавно провозглашенной правительством в Харькове политикой коренизации. Она заключалась прежде всего в укреплении языка титульной нации во всех губерниях Украины. И на первых порах Кремль это даже приветствовал. Ведь в регионах компактного проживания нацменьшинств школьное образование и деловодство оставалось на языках, удобных для местного населения. Да и в России в середине 1920‑х годов на украинском преподавание велось в 500 школах и двух техникумах.


ЯЗЫК — НЕ ПРОБЛЕМА: С 1927-го Забоем руководили харьковчане Иван Ле и Иван Микитенко.
Через два года журнал возглавили местные поэты Баглюк, родом из Брянки, и
Гайворонский — из Константиновки. Все это время Забой выходил на украинском языке


В резолюции ЦК компартии об украинизации за 19 апреля 1927 года говорилось: главная цель программы — преодолеть “пережитки русотяпства”. Под ними понималось превосходство русского языка и культуры при царе, на смену которому приходила уверенность в пролетарской первородности россиян.

Донецкая губерния с центром в Луганске тогда объединяла нынешние земли Луганской, Донецкой и Ростовской областей. Но еще в 1924 году пять районов, заселенных преимущественно русскими, Москва перевела в состав России. Остальной Донбасс, вопреки нынешним уверениям о его извечной русскости, принял украинизацию без негодования. Для народа, пережившего красный террор 1918–1021 годов, такой каприз власти, как экзамены чиновников по украинскому языку, был сущим пустяком.

Николай Скрипник, тогдашний нарком (министр) образования УССР и главный идеолог программы коренизации, и сам был родом из Ясиноватой Бахмутского округа. Он понимал ментальность региона достаточно, чтобы проводить украинизацию как можно мягче. Даже Лазарь Каганович, будучи главой компартии Украины в 1925–1928 годах, попытался выучить государственный язык.

Нужны поэты индустрии!

В городах то и дело возникали литературные кружки, а поэтические вечера серьезно конкурировали с театром. Харьковских служителей муз на Донбассе принимали не хуже кинозвезд. А нарочито вызывающий тон их выступлений только добавлял задора публике.
Михаль Семенко пятью годами ранее издал сборник стихов, дерзко назвав его Кобзарем. Одно из последних стихотворений в нем начиналось строками: “Нынешние / Восторжены и жестоки / Вы / С языком пламени на голове / С удалью саможертвы / Для будущего / Наглые пророки / […] Но в то же время / Засохшие узколобцы / Что тайно от глаз / Сосете спирт из горла / И хороните себя-человека / Для будущего…”.

Подобное из уст живого автора приводило в восторг слушателей, даже если они не до конца понимали, о чем идет речь.
Харьковским парням простодушная донбасская молодежь прощала даже их резкое менторство. Тот же Беляев, выражая общее мнение коллег, уличал шахтерских авторов: “Создается впечатление, что [они] не в краю угля и чугуна, а где‑то в глухих селах. [Их] лирика наполнена березами, акациями, запахом трав и цветочков, всюду трактаты, посвященные любимой матери, сестре, знакомой, смешанные со вздыханиями по утраченной жизни, которая никогда не вернется. Встречаются сексуальные мотивы”.

Тогда в Союзе порицалось подражание Сергею Есенину: вскоре после самоубийства поэта в декабре 1925‑го в стране началась мощная кампания против его эстетики. С подачи Кремля критики заклеймили ее как упадническую. “Поэтическая хворь взяла в свои руки молодняк Донбасса, многие утопают в лирических песнях, списанных у Есенина и Блока, где пахнет голубой весной и шепчущими березами”,— писал по этому поводу Беляев.

По воле обстоятельств самым преданным учеником Есенина стал именно уроженец восточноукраинской Старобельщины Яков Овчаренко, более известный как Иван Приблудный.
Он подростком сбежал из дома. Успел понюхать пороха в армии Котовского. А в 16 лет попал в московский интернат для одаренных детей.
Однажды Есенин услышал, как Приблудный читает свои стихи, явно ему подражая. Они познакомились, и украинец стал тенью знаменитого поэта: тот поселил парня у себя.
Приблудный таскался за Есениным по творческим вечерам и попойкам, а после приносил наставника в беспамятстве домой. В дни трезвости часто развлекал гостей, читая наизусть отрывки из Тараса Шевченко и позиционируя себя “гостем из Украины”.




МОЛОТКОМ И ПЕРОМ: Молодые литераторы Донбасса (слева направо): Алексей Фабер,
Феликс Селивановский, Василий Гайворонский, Павел Беспощадный, Борис Петровский,
середина 1920-х