сергей говорухин
нарисуй меня, женечка
- женечка мой с детства нежный, ласковый был мальчик... и все меня рисовал. заберется ко мне на кровать и шепчет: "мамочка, хочешь, я тебя порисую?.." я закрою глаза, а он пальчиком нежно так водит по бровям, губам... все обведет, а потом осторожно к глазам прижмется и тихонечко поцелует. это он так глазки рисовал.
он ведь у меня один был и я у него одна. так получилось. отца он не помнил, и я про него позабыть постаралась. плохой он был человек. не отец женечке...
я работала много, но зарплата маленькая была. шить выучилась, на дом работу брала — все хотела женечку хоть немножко побаловать. да, не выходило. он болезненный был очень. как заболеет — я при нем. еле-еле концы с концами и сводили. а так я мечтала в москву с ним съездить, купить что-нибудь необыкновенное...
но он никогда не обижался и не просил ничего. и если я у машинки швейной допоздна засижусь, он подойдет и скажет: "мамочка, ты устала очень. давай я тебя порисую..." я как сейчас его пальчики помню. сначала маленькие такие, когда он меня в четыре года первый раз нарисовал. тоненькие такие пальчики, как перышки, на просвет... и потом, когда в школу пошел, и работать начал. он, женечка, никогда меня не стеснялся... и рисовал всегда. я не просила. он сам. он на заводе работал, руки огрубели сразу, а когда рисовал все равно такие же нежные, как тогда, в четыре года. и глаза мне всегда целовал. он целует, а я плачу. понимаю, что надо бы удержаться, а не могу. а женечка все уговаривал: "ты не плачь, мамочка, все хорошо будет". а что хорошо он не знал, и я не знала.
а потом, ах ты господи, война ведь началась... женечку моего поначалу не брали по близорукости, но он сам выпросился в ополчение.
в октябре его и забрали... на проводы друзья его пришли, какие остались, девушки молоденькие. а только его девушки среди них не было. не успел он девушку завести... я немного с ними посидела и ушла к себе. не могла я этого выдержать. а немного погодя женечка мой пришел и говорит: "пусть они там, а мы с тобой, мамочка, посидим. давай я тебя на расставание нарисую, чтобы всю войну помнить." так и сказал: "на расставание", а не "на прощание". да только не удалось ему меня тогда нарисовать — истерика у меня началась, а потом и приступ. он всю ночь и просидел, меня успокаивая. и не поспал-то ни крошечки...
пропал мой женечка без вести. под вязьмой. в сорок первом.
что со мной было-то, вспомнить страшно. еле выходили... а потом подумала: без вести пропал — не убитый же! значит вернется. я так и знала: вернется мой женечка...
всю войну – сразу после работы домой. никуда не ходила. боялась: вернется женечка, а меня нет. разве возможно такое...
после победы каждый поезд высматривала, который на нашей станции останавливался. да только что высматривать — на нашей станции много солдат не сходило...
сватался ко мне после войны подполковник, и другие сватались — я им отказала. тяжело было одной, а только не могла я, все время думала: вернется женечка, а в доме чужой мужчина...
куда я только не писала. а потом один человек мне посоветовал: ты, говорит, мать, поезжай в москву на девятое мая. там люди со всех фронтов, полков собираются. может и знает кто, где твой сын. только ты на грудь фанерку какую повесь и напиши: кто знает такого-то, с такого-то фронта, такого полка — отзовитесь!
фанерку-то мне сосед костик сделал, а уж написала я сама. и поехала.
теперь вот в семнадцатый раз еду. а только ничего... я же знаю: вернется женечка. не может не вернуться. и еще нарисует меня... так же нежно, как тогда, в четыре года... и морщины мои нарисует... не постесняется.
сказал же он тогда: на расставание...
Ответить с цитированием
Сообщение от витёк
