История Украины, СССР и другие архивные факты

[Ozzy]

ВОСПОМИНАНИЯ ИВАНА КИНДРАТА

Родился в 1923 г., доктор медицины, Рочестер, США.
«В июне 1941 г. я жил в студенческом общежитии по ул. Скарбкивской, 10 во Львове. 29 июня приблизились войска Вермахта, в городе была паника и беспорядок. Оставались войска особого назначения НКВД.
Знакомый, что жил напротив тюрьмы по ул. Лонцкого, рассказал, что в ночь с 28 июня слышал оттуда глухие выстрелы и сумасшедшие крики. Мы, 4 студента, отправились на разведку. Замурованную теперь и закрытые тогда тюремные ворота подорвали связкой гранат.

Перед входом во двор увидели 8 мертвых мужчин и женщин, около стены — еще две женщины, еще живые, но окровавленные и в бессознательном состоянии. В дальнейшем выяснилось, что это были не узники, а наемные рабочие, которых уничтожили последними, как свидетелей кровавого преступления. Обе женщины вскоре умерли. Убиты они все 10 были уколами штыков, кое-кто имел по множеству ран в груди и животах.

Со двора двери вели к большому помещению, с горой трупов аж под потолок. Нижние были еще теплые. Возраст жертв — между 15 и 60 годами, но подавляющее большинство 20-35 лет. Лежали в разных позах, с открытыми глазами и с масками ужаса на лицах. Между ними немало женщин.
На левой стене были распяты трое мужчин, едва покрытых одеждой с плеч, с отрезанными половыми членами. Под ними на полу, в полусидячих наклонных позах — две монашки, с теми органами во рту.
Выявленные нами жертвы энкаведистского садизма были убиты выстрелами в рот или в затылок. Но еще больше было заколотых штыками в живот. Одни — голые или почти голые, другие — в порядочном уличном платье. Один был в галстуке, наверное, только что арестованный.

Из центрального помещения, затопленного лужами крови, вели два коридора. Я пошел направо, в надежде отыскать живых. Первая камера: на вбитом в стену крюке повешенный на шнуре человек в военных штанах и сапогах. Его рост выше того крюка. На стене выцарапана надпись: «Да здравствует свободная Россия». Жертва — майор советской авиации.
К одной из следующих камер трудно было подступиться. По ту сторону дверей — несколько тел, прильнувших лицом к щели дверей. Догорали остатки ядовитого газа — запах тухлых яиц.
В следующей камере — две очень молодые и даже после смерти красивые женщины, задушенные, со шнурами на шее. Рядом двое младенцев с разбитыми черепами. На наличнике двери — свежие пятна разбрызганного мозга.

Еще одно проявление зверства — отъятые пальцы, снятая ремнями кожа на спинах. Накручивали кожу на палку постепенно, изо дня в день. Заканчивали один ремень — начинали второй. Тщательно надрезали скальпелем, стерилизуя предыдущие места, чтобы пытаемый не умер преждевременно.
[...] Попадаю в большее помещение, со столом посередине. На столе привязан обнаженный человек с невероятно скорченным лицом. Тело покрыто стеклянным колпаком. На животе — раны со странными дырами. Вдруг из дыр вылезают один за другим несколько крыс. Это — один из многих видов пыток энкаведистов. Под колпак к живому заключенному запускали голодных крыс.
Все. Силы меня покинули. Кажется, потерял за этот час лет 12 жизни. Теряя сознание от ужаса, выбежал из тюрьмы. Никто из нас так и не наткнулся на живых.

В разбитом магазине беру фотоаппарат и возвращаюсь фотографировать гору трупов, распятых священника и монашку в главном помещении. К камерам уже невмоготу возвращаться. За неделю мои фотографии появились в «Краковских вестях», но не все, некоторые были признаны нецензурными. Такие дикие преступления показывать не рискнули. Позже, в 1943 году, я закопал эти фотографии на огороде у родной хаты."


Демьянов Лаз. Дырчатый перелом свода черепа квадратной формы.
Четырехугольные штыки были только в Красной армии

[Ozzy]

ВОСПОМИНАНИЯ МИХАИЛА МИРУСА

Родился в 1929 г., житель г. Черткова Тернопольской области.
«Услышав, что немцы, вступив в город, открыли тюрьму, я, как и другие жители Черткова, отправился туда. Увиденное запечатлелось в память страшной картиной на всю жизнь. Вдоль стен простирались аккуратно вскопанные газоны клумбы со свежепосаженными цветами.
На просторном дворе было пусто. [...] Мужчина и женщина, оба мертвые, были прислонены к стене и подперты кольями, чтобы не упали. У него детородный орган перетянут колючей проволокой, у нее также пучок проволоки в половом органе. [...]

На весь объем первого (помещения — В. Г.) была выкопана яма, заваленная трупами. Сверху их присыпали тонким слоем земли, видно, что работу не успели закончить. Сверху лежали еще двое, наверное, исполнители той работы. Там были и лопаты. [...]
Лицо мужчины было как будто сожжено или ошпарено, аж почернело. Посередине находился металлический бак, от которого отходили трубы толщиной как рука или толще. По тем трубам поступал пар и выедал плоть. Под глазами, задушенных паром — мешочки. Ушей не было, совсем поотпадали, и носы тоже».


ВОСПОМИНАНИЯ ЮЛИАНА ПАВЛИВА

Родился в с. Нараев Бережанского района Тернопольской области, 1930 г.
"Весной 1941 года в селе Нараев, как и в других местностях, были массово арестованы представители местной интеллигенции, среди них и моя тетя Иванна, сельская учительница. В июне 1941 года из 19 арестованных из нашего села получили приговоры четверо, из них 3 — к казни. Удерживали узников в Бережанах.

С началом войны село ждало возвращения политзаключенных. Вместо этого пошли слухи о страшных истязаниях в тюрьмах. В первых числах июля семьи отправились в Бережанскую тюрьму на поиски близких. Для безопасности женщины взяли и нас, подростков 10-12 лет. Там мы застали горы изувеченных трупов в подвалах.
Залитые кровью камеры и коридоры. Кровавая тропа вела во двор. Там уже лежали рядами вынесенные тела, с обрезанными ушами, носами, почерневшими лицами. Из-за июльской жары стоял страшный смрад. Звучали плач, крики отчаяния, проклятия.

Тетю Иванну мы нашли на берегу реки Золотая Липа, около замка, который НКВД использовал как пыточную. Рядом были еще двое мужчин, кто-то уже прикрыл одеялом их голые изувеченные тела. Все тело тети от ног до плеч было покрыто глубокими царапинами. Лицо черное. Вынули изо рта тряпку — язык вырван.
Выше запястья — сквозные раны от ножа, живот разрезан от низа груди, в половой орган забита бутылка. Еще двое девушек из Нараева были замордованы подобным образом. Другие тела имели не менее страшные следы издевательств: выбитые глаза, отрезанные половые органы, обрубленные пальцы, размозженные головы.

Местные жители рассказали, что в течение недели вокруг тюрьмы ревели двигатели тракторов, которые не могли полностью заглушить крики истязаемых. Разыскивали своих родных в основном по одежде.
Долго вылавливали тела и из реки Золотая Липа, куда их сбросили энкаведисты. Несколько километров плыли они в кровавой воде до плотины в селе Саранчуки, где страшные изувеченные трупы вылавливали и хоронили крестьяне. Неопознанных хоронили в общих могилах. Многие замученные похоронены в других окружающих селах.

Нараевцы нашли и похоронили 12 замученных односельчан. Тела еще трех, приговоренных к смертной казни, отыскали позже, осенью, в закиданной камнями яме около Бережанского леса. У одного из них, Павлива Т. Г., были обрублены ноги. Четырех так и не нашли. 15 из 19 убитых политзаключенных села были в возрасте до 23 лет«.
А сейчас обратите внимание на следующее свидетельство. Эта «рассказ расстрелянного» содержит уникальные «кадры» момента и технологии акта импер-большевистского преступления. Таких образцов — единицы. Потому что другие десятки миллионов личностей-Вселенных умолкли навсегда.


ПОКАЗАНИЯ РОЖИЯ МИРОСЛАВА

Крестьянин с. Романив Перемышлянского района Львовской области.
«Был июнь 1941 г. В камеру приводили все новых арестантов из сел Бибереччины. На воротах стоял какой-то наш милиционер. Где-то под вечер, около шести часов, то милиционер сказал нам:» Ребята, те все черти куда-то уехали снова! «А мы ему говорим: «Так отопри нам дверь и выпусти!»
Он ответил, что нет ключей, потому что их забрали с собой энкаведисты. «Могу вам подать какую-нибудь дубину, спасайтесь!» Мы уже хотели брать лавку в нашей камере, выламывать решетки и бежать через окно.

С нами сидел арестованный адвокат Бибрки Кульчицкий. Он говорил: «Люди добрые, так нельзя. Это подвох с их стороны, и они вернутся еще прежде, чем мы убежим. Потом будет хуже. Когда мы здесь спокойно будем сидеть, то они, как вернутся, убедятся, что мы не виноваты. А как будем пробовать бежать, то тогда убедятся, что мы имели нечистую совесть. Нас, наверное, забрали как заложников, а таких никто не имеет права стрелять. Поэтому без суда даже большевики не имеют права наказывать — я адвокат и знал их кодекс!» (Какая наивность честного, ни в чем не повинного человека — В. Г.) Так мы и ждали. Энкаведисты вернулись через два часа. [...]
Вернувшись, они вызвали арестованных по одному из камер и водили их в пивную расстреливать. Был уже вечер. Мы все приникли к двери и слушали, кого вызывают. Так повели тогда Королика, — он очень плакал, когда его вели.


Черепа замученных, подготовленные к экспертизе

В 30-е годы молодежь села Голынь Калушского района Ивано-Франковской области, как и во всей Западной Украине, мечтала о воле. Это была особая вера, мечта, фактор чести, стержень морали человека и общества. С приходом красных изуверов, лучшие ушли в подпольную ОУН. Умеренные просто зачитывались украинской литературой, историей и т. п..
Но в тюрьмах потом оказались не только те и другие. Были и их родственники, и просто другие мирные жители, вид и даже взгляд которых не понравился на улице любому представителю новой
власти.

После советского «освобождения» 1939 года в один день четырнадцать молодых голинян пропали без вести. Кто-то узнал, что их забрало НКВД. Но только с началом войны 1941 г. родственники пропавших смогли отыскать их в Ивано-Франковской (тогда Станиславской) тюрьме — найти тела, где кровь была повсюду. Было именно так, как в приведенных выше показаниях. Долго искали родные тела из числа сотен трупов. Их нашли в одном из застенков той тюрьмы. Я запомнил описание тела одного юноши, который вот-вот был должен жениться на своей красавице-девушке.
Так вот, его тело было распято — прибито гвоздями к стене. А в разорванном животе... лежала голова его возлюбленной...

[Ozzy]

Из докладных и депеш:

В 4-х тюрьмах содержалось 5424 заключенных. В первый же день вторжения немцев в СССР в тюрьмах были исполнены приговора по отношению к 108 заключенным, осужденным к ВМН.
[…] тюрьмами Львовской области было расстреляно 2464 заключенных […]
Все расстрелянные заключенные погребены в ямах, вырытых в подвалах тюрем, в гор. Золочеве — в саду.

В двух тюрьмах гор. Самбор и Стрий (сведений о тюрьме в гор. Перемышль не имеем) — содержалось 2242 заключенных. Во время эвакуации расстреляно по обеим тюрьмам 1101 заключенных […]
27 июня при эвакуации в тюрьме гор. Самбор осталось 80 незарытых трупов, на просьбы начальника тюрьмы к руководству Горотдела НКГБ и НКВД оказать ему помощь в зарытии трупов — они ответили категорическим отказом. […]

В тюрьме гор. Самбор — надзиратель Либман при эвакуации застрелился. […] Надзиратель Савкун дезертировал […]
Один из «расстрельных» списков тюрьмы № 4 (Бригидки), г. Львов. 26.06.1941 г.

Из трех тюрем гор. Станислав (Івано-Франківськ — ІП), Коломия и Печенежино этапировано 1376 заключенных. В тюрьме гор. Станислав осталось — 647 заключенных. В основном из числа обвиняемых за бытовые преступления. Остальные заключенные расстреляны […][…] По всем тюрьмам Западных областей УССР только личный состав тюрем приводил приговоры в исполнение и никакой помощи со стороны НКГБ не было оказано.
Начальник тюремного управления НКВД УССР Капитан госбезопасности Филиппов (підпис)

2. «…начальником 2-го отдела УНКГБ тов. Гончаровым, сотрудником УНКГБ дворкиным, Начальником Тюремного отделения УНКВД тов. Станом при участии других сотрудников НКГБ и НКВД, оставшиеся на прогулочном дворе около 2000 заключенных(Луцької тюрми — В. Г.) были расстреляны. Весь учетный материал и личные дела заключенных сожжены.
Зам. Нач. тюрьмы тов. Лескиным перевезены в Киев […] Нач[альник] тюремного пр[авления] НКВД УССР Капитан госбезопасности Филиппов № 85426 28 июня 1941 г.»

3. " …Заключенные (тюрми № 3 м. Острог — В. Г.) в количестве 77 человек расстреляны, трупы зарыты […] Зам. нач. тюремного управления НКВД УССР — политрук Демехин.
28 июня 41″
4. «Доношу, что в тюрьме г. Бережаны Тарнопольской обл. осталось 48 з/к, не преданных земле, 20 трупов остались в подвале админ. корпуса тюрьмы не вывезенными и 40 трупов сброшены в реку под мост. В тюрьму г. Тарнополь выброшено 94 з/к з/к.

[Ozzy]

Смотрите, кто пришел

Советские танки в Праге в августе 1968‑го показали: соцлагерь — это лишь разновидность последней империи
человечества и Москва-метрополия готова подавить любой бунт в подконтрольных ей “провинциях”. Александр Пасховер

Год 1971. По Москве мчит такси. В машине едут опальный академик Андрей Сахаров и его жена Елена Боннэр. Поездка рядовая, но разговор с таксистом произвел на пару неизгладимое впечатление. Елена Боннэр вспоминает: “Водитель был молодой, словоохотливый, рассказывая что‑то про себя, сказал: “Это было, когда чехи на нас напали”. Сахаров недоуменно воскликнул: “Кто на кого напал?” А тот в ответ: “Ну, чехи в Праге. Не помните, что ли?”
Как не помнить. Прошло всего три года с тех пор, как 21 августа 1968 года в 4:30 утра по пражскому времени чехи “на нас напали”. Вернее, объединенные армейские подразделения стран Варшавского договора — Польши, Болгарии, Венгрии, ГДР и СССР — на танках вошли в Злату Прагу.

Чех Эмиль Вакулик в тот день с ужасом наблюдал за происходящим из окна своего рабочего места в Научно-исследовательском институте тяжелой электротехники в Беховице, восточной окраине Праги. “Танки вошли в город утром,— рассказывает он НВ.— Мы об этом узнали, когда выглянули из окна. Самое страшное было, когда мы узнали, что это советские, русские танки. Этого никто не ожидал”.
Толпы пражан бросились на улицы и площади за разъяснениями: по какому праву и на каком основании?

Пока они искали ответы на эти вопросы, советская пресса в тот же день все разъяснила, опубликовав заявление руководства СССР: “ТАСС уполномочен заявить, что партийные и государственные деятели Чехословацкой Социалистической Республики обратились к Советскому Союзу и другим союзным государствам об оказании братскому чехословацкому народу неотложной помощи, включая помощь вооруженными силами”.
Операция и в самом деле была оформлена в виде ответа на просьбу о помощи чехословацких коммунистов, которых в советской прессе назвали “здоровые силы”.

“Больными силами” объявили Запад, американское ЦРУ и тех, кем они управляли,— верхушку тогдашнего правительства ЧССР.
За попытку действовать самостоятельно, не считаясь с Москвой, Прага заплатила страшную цену: в ходе уличных столкновений 100 человек погибли, а еще более 500 получили ранения. Всю ночь и весь тот день пражское радио бесперебойно информировало мир об "интервенции пяти дружеских государств". Здесь же сообщено, что в ходе столкновений погибло по меньшей мере 20 студентов. Много раненых. Радиостанции в Пилзене и Готвальде взывали ко всем компартиям мира с просьбой остановить русские танки. Но надежды эти были напрасны.


ГЕНЕРАЛЬНАЯ УБОРКА: Обгоревшие от пожара Дом Радио и здание по соседству с ним.
Пражане вышли привести в порядок свой город после атаки русских танков

[Ozzy]

Скрепы социализма

Глубокой ночью 21 августа 1968 года киевлянка Любовь Гисцова крутила ручку лампового радиоприемника Рекорд. И попала на волну Радио Свобода, вещавшего из Мюнхена. То, что она услышала, запомнила на всю жизнь. “Услышала сообщение, что советские войска вошли в Чехословакию,— вспоминает она.— На меня это произвело сильное впечатление. Муж был в командировке. Когда он позвонил, я ему рассказала [о новости]. Он мне ответил: не надо по телефону”.
Вскоре уже весь мир знал, что в тот день Москва дала старт военной операции под кодовым названием Дунай, чтобы укротить неподконтрольную Кремлю чехословацкую оппозицию.

Ночью в аэропорту Праги высадились советские десантники, захватившие его и ряд других объектов, а позднее в страну вошли сухопутные группировки из СССР, Польши, Венгрии и Болгарии. Всего в первом эшелоне шло около 250 тыс. военнослужащих и 5 тыс. танков и БТР, причем советский контингент был самым большим — порядка 170 тыс. В целом же Москва собрала против ЧССР полумиллионную группировку.
Во время вторжения Андрей Гречко, министр обороны СССР, позвонил своему чешскому коллеге Мартину Дзуру и сказал: “Если чехи, не дай бог, откроют огонь по нашим войскам, это может кончиться плохо”.
Силы сторон были не равны, и чешский генерал сдался без боя.

В итоге против советских вой*ск действовали лишь обычные граждане ЧССР, организовывавшие уличные протесты, баррикады и — кое‑где — использовавшие бутылки с зажигательной смесью. И за время всей этой короткой — всего несколько дней — борьбы погибло несколько сотен мирных жителей. В советских же войсках за месяц — с конца августа по конец сентября — отчитались о том, что 12 солдат были убиты, а еще 25 военных из Союза получили ранения и травмы.

Уже в 10 утра 21 августа первого секретаря компартии ЧССР Александера Дубчека, премьер-министра Олдржиха Черника, председателя Нацсобрания ЧССР Иозефа Смрковского и их соратников погрузили на советские БТР и вывезли на аэродром, а затем доставили в Москву.
За несколько дней все было кончено. Прага разгромлена. Пражане унижены. За что?

23 августа ответ на этот наив*ный вопрос дал председатель Совета министров СССР Алексей Косыгин на встрече с фактически арестованным чешским руководством: "Мы не можем терпеть, чтобы Чехословакия встала на путь капитализма", — сказал он.
В субботу 24 августа советская газета Известия обратилась к чехословакам с таким воззванием: “Дорогие друзья! Сегодня на помощь к вам пришли братья по классу”.


В ГОРЯЧЕЙ АТМОСФЕРЕ: Пражане вышли на советские танки, что громили столицу ЧССР,
практически с голыми руками. Но и в этих руках все горело

[Ozzy]

Ленинским путем

14декабря 1959‑го в ходе одного из выступлений Никита Хрущев, первый секретарь ЦК КПСС, с горечью говорил о том, что состояние советской экономики плачевное. “Я попросил справку о Российской Федерации. Оказывается, что она сама себя не прокармливает <...> А как же мы к коммунизму придем? Тогда надо просто сказать: мы банкроты, строительство коммунизма — это выдумка Маркса и Энгельса, а на практике мы видим, что ничего из этого не получается”.

К подобному обидному выводу пришел не только Хрущев. Ошибку в системе стали замечать многие. Вот она: в 1948‑м при разделе послевоенного мира новое коммунистическое правительство Чехословакии национализировало все предприятия и отобрало собственность у мелких предпринимателей. К 1956‑му здесь же прокатились две волны коллективизации сельского хозяйства. Спустя несколько лет страна перешла на продуктовые карточки. Годовой рост ВВП с 8,5% в 1950‑е годы скатился к 1962‑му до 0,7%.
Плановая экономика социализма упорно шла против рынка. По требованию Совета экономической взаимопомощи (СЭВ), который координировал экономику стран соцлагеря, чешскую индустрию обязали переключиться на производство продукции тяжелой промышленности. Хотя в ней нуждался только СССР. Других рынков сбыта у чехословаков не было.

В 1966 году инвестиции в национальный тяжпром достигли 47% всех государственных капиталовложений в экономику. Это мировой рекорд в данной номинации. Руководствуясь социалистическими обязательствами, ЧССР стала производить подобной продукции вдвое больше, чем могла продать. В итоге отпускные цены ушли за отметку ниже себестоимости. В воздухе запахло грозой в виде экономического коллапса.
Для выхода из патовой ситуации в состав политбюро ЦК КПЧ ввели Оту Шика, директора Экономического института чехословацкой Академии наук. Ему поручили начать подготовку плана самых радикальных реформ социалистического лагеря. Довольно быстро тот понял: провести модернизацию без демонтажа идеологических святынь коммунизма невозможно.


АВГУСТ-68: Саркастическая надпись на автобусе: "Сделано в сотрудничестве
с Советом экономической взаимопомощи" (фото Эмиля Вакулика)

[Ozzy]

Реформы с Шиком

5 января 1968 года КПЧ возглавил Александер Дубчек. Он и его молодая команда предложили сменить курс страны от планового ведения хозяйства к рынку. Суть концепции была определена так: “Социализм с человеческим лицом”. То есть Дубчек дал понять, что у социализма советского образца лицо не человеческое.

Реформы начали с главного. 4 марта вступил в силу закон о печати, который отменил цензуру. Также ЧССР отказывалась от монополии одной партии — КПЧ. В итоге уже к лету около 70 общественно-политических объединений подали заявку на регистрацию. Так появились КАН — Клуб ангажированных беспартийных (с чеш. KAN — Klub angažovan&#253;ch nestran&#237;ků), Клуб-231, который состоял из бывших политических заключенных, осужденных по ст. 231 уголовного кодекса ЧССР.
В тот момент генерал-лейтенант Александр Майоров, командующий войсками 38‑й советской армии, с полигона в чешской Либаве подал в Москву рапорт: “В расположении городка, штаба и жилых помещений нет портретов руководителей партии и правительства, лозунгов и плакатов об укреплении советско-чехословацкой дружбы и боевом содружестве армий социалистических стран”.

Но это была лишь “прелюдия ужаса”. В апреле на пленуме ЦК КПЧ приняли так называемый план действий. Вот как Шик, его автор, сформулировал суть всей затеи: “Наши предприятия должны прочувствовать необычайно мощное давление внутреннего и мирового рынка. Монопольное положение предприятий нужно заменить конкуренцией внутренней или с помощью внешней торговли”.
27 июня 1968‑го в пяти пражских газетах вышла программная статья писателя Людвига Вацулика. В ней он уличил прежние режимы в узурпации власти с далеко идущими последствиями. “Главной виной и наибольшим обманом этих правителей является то, что свой произвол выдавали за волю рабочих. Если бы мы захотели поверить этой лжи, мы сейчас должны были бы счесть виной рабочих упадок нашего хозяйства”,— писал он.
Этот манифест Вацулика вошел в историю как Две тысячи слов. Он объединил чехословаков, укрепил их надежду на скорые перемены. “Дубчек имел 100‑процентную поддержку. Все только и говорили о третьем пути,— говорит Эмиль Вакулик.— Надежду на этот третий путь русские советские войска просто разгромили”.

Советские войска вошли в ЧССР и, подавив короткие протесты, фактически сменили властную верхушку. Либеральные реформы были свернуты, и в стране разместили ограниченный контингент советских войск, который оставался там уже и после операции Дунай.
А 25 августа 1968 года на Красную площадь в Москве с акцией протеста против действий Кремля вышли семеро советских граждан. Впоследствии пятерых осудили за “распространение клеветнических измышлений”, а двоих поместили в психиатрические клиники. Но в тот воскресный полдень они все же успели развернуть плакаты с лозунгами. Один из них гласил: “Мы теряем лучших друзей”.


ФОТОФАКТ: Эмиль Вакулик запечатлел раздавленный советскими танками автобус.
Такими же раздавлеными выглядели тогда все чехословаки

[Ozzy]

Дружба народов

Накануне лета 1969‑го чешское семейство Вакулик — муж Эмиль и его жена Полина — отправили своего пятилетнего сына Павлика в детский сад. Там воспитательница спросила малышей: кто куда поедет отдыхать? Павлик сказал, что поедет к бабушке в Грузию.
— Вот, дети, Павлик полетит в Советский Союз,— сказала воспитательница.
— Ни в какой Советский Союз я не полечу,— запротестовал Павлик.— Они оккупанты. Я поеду в Тбилиси, к бабушке.

Полина Вакуликова теперь вспоминает: воспитательница тотчас вызвала ее с мужем “на разговор”. “Она нам сказала: надеюсь, пятилетние дети на нас не донесут,— говорит Вакуликова.— И рекомендовала, чтобы мы при детях такие разговоры не вели”.
Даже чешские воспитательницы детских садов понимали, разговоры какого содержания ведутся на кухнях страны. Но после разгрома Праги тихое сопротивление переместилось не только на кухню. Обида, что бурлила в сердце миллионов чехов, проявлялась по‑разному.

Например, в марте 1969‑го в шведском Стокгольме проходил чемпионат мира по хоккею. Чешская сборная здесь дважды обыграла советских хоккеистов. Первый матч закончился со счетом 2:0, второй — 4:3. Сотни тысяч чехов вышли на улицы страны, чтобы отметить этот успех. В их устах и руках были лозунги: “За август”, “ЧССР — оккупанты 4:3”, “Вы нам танки — мы вам бранки [шайбы в ворота]".
На Вацлавской площади толпа забросала камнями офис советской компании Аэрофлот, а также соседствующий магазин Советская книга. Через три дня после инцидента на советскую базу в Миловице прилетел министр обороны СССР маршал Гречко. Он встретился в Праге с генералом Дзуром и потребовал принять меры, иначе “можем повторить”.

В итоге ограничились репрессиями и организацией иллюзии народной поддержки. Все, кто занимал руководящие посты, в том числе в системах науки и образования, должны были подписать бумагу, что они одобряют вступление танков в Прагу и увеличение советского военного контингента для охраны общественного порядка.
“Чехи — народ прагматичный,— говорит Вакуликова.— Тот, кто хотел сделать карьеру, перешел в тихую коллаборацию. Каждый, кто подписал документ и выступал на собраниях, говоря “это наши братья”, на кухне их ругал, как только мог”.
И все же часть интеллигенции покинула страну. Так, например, поступил писатель Милан Кундера. Он сбежал во Францию. Там издал мрачный сборник Книга смеха и забвения, за что в 1979‑м его лишили чехословацкого гражданства. Но Кундера не успокоился и в 1982‑м опубликовал легендарный роман Невыносимая легкость бытия, где описал состояние внутренней деморализации ЧССР.

Людвиг Вацулик, автор манифеста Две тысячи слов, перестал печататься вовсе. Дубчека исключили из партии и назначили руководителем лесничеств в Словакии. Отсюда в 1981‑м он и ушел на пенсию.
Но во второй половине 1980‑х цепи социализма ослабли. По Восточной и Центральной Европе прокатился антикоммунистический демарш. В 1989‑м кухонные споры трансформировались в уличные акции. И 17 ноября под давлением студентов, интеллигенции, рабочих режим, учрежденный танками, рухнул.

“Это поколение было готово к действиям — резюмирует Вакуликова.— Я это очень хорошо помню. Мы после работы всем отделом пошли на митинг на Вацлавскую площадь. Уже никто никого не боялся”. К началу 1990‑х чехи и словаки окончательно потеряли страх и приобрели страну. Каждый свою.
С 2004 года Чехия и ее сестра Словакия — члены Европейского союза. Теперь это две крепкие центральноевропейские экономики, каждая из них с ВВП на душу населения вдвое выше, чем в России, и в девять раз мощнее, чем в Украине.


ПРИПАРКОВАЛИСЬ: В августе 1968-го на центральные
улицы Праги вышли танки содружества соцстран

[Ozzy]

Колесница смерти

Тачанка, из которой большевики в тепной Украины сделали грозное оружие, сломала
хребет двум белогвардейским армиям - Антона Деникина и Петра Врангеля.
Но заслуга в изобретении принадлежит именно анархистам Махно.
Сергей Шаповал

9 ноября 1920 года у северокрымского села Карпова Балка генерал-лейтенант Иван Барбович, один из белогвардейцев и военачальников Русской армии барона Петра Врангеля, готовил кавалерийскую атаку. Его корпус, насчитывавший 5 тыс. сабель, должен был выбить с полуострова большевиков и украинских анархистов Нестора Махно, которые в тот момент вместе сражались против белых. Части противника смогли марш-броском через болотистый Сиваш обойти укрепления врангелевцев на перешейке между Крымом и степной Украиной, и с тыла проникнуть на полуостров. При этом отступать прорвавшимся на полуостров большевикам и махновцам уже было некуда — в озере Сиваш поднялся уровень воды, и они оказались отрезанными от бродов.

Барбович, выходец из гусар, предвкушал победу: по его расчетам, наспех мобилизованные крестьяне, измотанные многодневным маршем и переправой через холодные воды Сиваша, не должны были оказать серьезного сопротивления его бравым кавалеристам.
Первая атака действительно оказалась успешной: пехота большевистской Красной армии и анархистов, бросая позиции, стала отступать к морю. В этот момент командир бригады махновцев ввел в бой резерв — 250 тачанок, запряженных двумя-четырьмя лошадьми легких подрессоренных бричек с установленными на них пулеметами Максим. С такого экипажа можно было стрелять на ходу, и махновцы, реализовавшие эту простую идею первыми в украинских степях, сделали тачанки своим главным сверхоружием.

По команде вышколенная обслуга мигом развернула тачанки и с расстояния в 400 м начала косить ряды белых кавалеристов со скоростью 60 тыс. пуль в минуту. Корпус Барбовича понес огромные потери, повернул вспять, и его добили конные отряды Махно. Так в солончаках северного Крыма погибла десятая часть армии Врангеля. На следующий день сам барон распустил все свои силы, и последняя надежда российских монархистов превратилась в панически бегущую толпу, уплывавшую из Крыма на всем, на чем можно было.
Это был самый эффектный и эффективный бой в истории тачанки.


БЕРДИЧЕВ, АПРЕЛЬ 1920 Г. НА ФОТО (СЛЕВА НАПРАВО): ПОЛЬСКИЙ ГЕНЕРАЛ
АНДЖЕЙ ЛИСТОВСКИЙ, ГЛАВНЫЙ АТАМАН СИМОН ПЕТЛЮРА,
ГЕНЕРАЛ АРМИИ УНР САЛЬСКИЙ И МАРК БЕЗРУЧКО

[Ozzy]

Революционное оружие

В Европе еще с конца XIX века начали пробовать размещать пулеметы на повозках. Но несовершенство конструкции привело к тому, что телега оставалась лишь средством перевозки оружия. Поскольку пулемет Максим на станке весил около 70 кг, все манипуляции с ним — снятие, установка на грунте, подъем обратно — оказывались слишком хлопотными.
Проблему решили обычные украинские селяне — члены анархистских отрядов Махно, которого еще называли “батькой”,— действовавшие в степной Украине в 1918–1921‑х годах. Начав с локальных партизанских действий, анархисты в итоге превратились в целую армию лихих степных бойцов. Кто‑то из них придумал стационарно устанавливать пулемет на бричку с рессорами — плавность хода подобного экипажа позволяла стрелять по врагу с ходу, не перенося орудие на землю.

Историки не смогли точно установить, откуда пошло название тачанка. Одна версия — это исковерканное слово тавричанка, образованное от Таврии, места массового использования подобных рессорных экипажей. Еще один вариант — украинское слово нетычанка, то есть телега, подвеска которой “не тыкалась”, а пружинила.
В любом случае именно под рукой у анархистов оказался самый большой ресурс подобных повозок во всей бывшей Российской империи. Еще до свержения царя каждый уважающий себя землевладелец или купец Причерноморья старался купить “городское” средство передвижения — повозку на рессорном “мягком” ходу. Особенно много тачанок было в поселениях немцев-колонистов, которые жили на юге Украины. Именно в этих местах чуть позднее и начали оперировать силы Махно.

На протяжении 1918–1919 годов махновцы реквизировали у местного населения сотни тачанок. Вместо пары коней в тачанку весом около 600 кг они впрягали четверку, чтобы лошади смогли быстро тащить не только саму бричку, но и пулемет, а также возницу, стрелка и его помощника. А еще — боекомплект (до 50 кг), корм лошадям и продукты для экипажа. Кроме того, во время переходов махновцы часто загружали подобные повозки мешками с сахаром — самой твердой валютой того времени.

Тачанки во втором десятилетии ХХ века были куда более динамичным видом боевого транспорта, чем бронеавтомобили, и могли идти походным маршем наравне с конницей. Поэтому‑то армия Махно невероятно быстро передвигалась по степям — отряды повстанцев легко преодолевали по 100–120 км в сутки. Как считает современный украинский историк Виктор Савченко, махновцы стали первой по‑настоящему мобильной конной армией на той войне. Кроме того, у сил, которые столкнулись в степях Украины,— Красной армии, белогвардейцев, петлюровцев и различных повстанцев — в дефиците оказались как пулеметы, так и тяжелое вооружение. Все это делало тачанки уникальным по боевой мощи и скорости оружием кавалерийской войны.
Анархист-махновец Фома Кожин превратил его в настоящее сверхоружие, организовав из тачанок сводное подразделение — пулеметный полк в 250 стволов. Всего же в 1920 году у Махно имелось около шести сотен подобных экипажей.


ЖЕРТВЫ МАКСИМА: Для белогвардейской конницы (на фото — части армии Антона Деникина
входят в Харьков в 1919 году) пулеметы тачанок стали настоящим ужасом для обороняющейся
армии Царской России